Рассказывает могильщик с 18-летним стажем: «К смерти я непричастен, я честно копаю ямы»

Вот мое рабочее место: квадрат земли, который должен стать ямой для гроба. Стандартные размеры ямы вот такие: длина — 200, ширина вверху — 80 (а в ногах 50), глубина — 150 сантиметров. Бывает, что гробы нестандартные (например, роскошные, элитные, на нашем сленге такой называется «спец»), тогда объем работы больше.

Лопата штыковая, лопата совковая и еще двухметровый лом (он весит 14–16 кг). Есть еще рулетка и скребок (чистить инструмент от грунт­а). Обыч­ная яма — это два кубических метра грунта, которые нужно кидать лопатой вверх и в сторону. Но чтобы землю кидать, нужно ее сначала взрыхлить, а зимой это особенно сложно.

Свою первую яму (дело было зимой) копал два дня грунт твердый, долбил его ломом. Сейчас, конечно, натренировался: летом на работу уходит 2–3 часа, а зимой 4–8, время зависит от того, как промерз­ла земля. В снежное время еще нужно площадку от снега очистить, а там, бывает, и по пояс сугробы — тоже та еще работка. Вдвоем, конечно, трудиться веселее, одному не так, ну тогда термос с чаем с собой возьмешь — и как-то уже поприятнее.

Плюсы моего труда — все время на свежем воздухе, ну и физическая нагрузка. Эти плюсы, впрочем, одновременно и минусы. В любую погоду (а у нас бывает и –40, и +40, дождь, ветер) ты должен работать. Не скажешь же: «Э-э, что-то прохладно, давайте на завтра переносите похороны!» Копать надо.

Самый главный враг землекопа — ветер, на открытых пространствах он есть всегд­а. Это отвратительно и противно кидать землю против ветра, половина-то летит обратно. Но в целом, по моем­у опыту, до –15–20 градусов работать вполне комфортно.

Я вешу 60 килограммов при росте 170 см, толще не становлюсь. Сложно назвать наши нагрузки полезными для здоровья: они носят один и тот же характер, задействованы все время одни и те же мышцы. Левша ты или правша, а кидать грунт всегда нужно на одну сторону, туда, куда дует ветер, а не наоборот. Как шутят мои коллеги, землекоп может заполучить себе 4 Г: горб, гроб, грыжу и геморрой.

Когда я начинал, работы было очень много. В день тогда случалось до 40 похорон. Своей смертью, кстати, умирает не так много, чаще гибнут от внешних причин, разбивается на машине или спивается. Зимой, кстати, почему-то традицион­но умирает больше. Может, мрачный и темный сезон как-то так на людей действует?

Кстати, зайди на любое кладбище и погляди даты: кто умирает? Молодых много, 40–50–60, до пенсии люди не доживают. Вот тебе и статистика реальная, а не та, которая по телевизору.

Сейчас кладбище уже не такое оживленное, а вначале нас, землекопов, здесь работало человек тридцать пять. При этом текучка большая: кто-нибудь придет, попробует, а на следующий день его уже след простыл. Может, денег мало, а может, работа тяжелая. Мои коллеги — люди сложной, но интересной судьбы. Как, наверное, и работники любой области. Кладбище — это же тоже срез общества. Работали со мной и блатные юноши, которых на кладбище присылали на перевоспитание: не слушаешься папу — посмот­ри, как люди деньги зарабатывают. В среднем возраст мужчин-землекопов — от 20 до 50, есть, впрочем, и пара пенсионеров за 60: копают, кстати, наравне со всеми.

Скажу по поводу алкоголя: это распространенный миф про работников нашей профессии. Лично у меня все просто: не могу пить и работать одновременно. Или одно, или другое.

Кто-то, конечно, умудрялся пить и работать. Устоять не все могут: десятки похорон в день, родственники з­овут выпить. Но чаще ты не алкоголя, а воды просишь. Родст­венники в шубы стоят кутаются, а ты воду в –20 градусов взахле­б пьешь — они не понимаю­т. А что тут не понимать?

Работаешь, потеешь, спина и голова все в инее или ледяной корке, жажда мучит, жуть, а воды взять негде, тут не до водки. В глазах простого обывателя наш труд низкооплачиваемый, неквалифицированный, ну, для опустившихся пьяниц. Это стереотип. Пьяный и слабый долго такую работу не выдержит. Бывало, раньше позовут помочь, выйдешь, идешь с клиен­том, и в разговоре: «О, а вы нестарый, не запитый, как удивительно!»

Если касаться не физиологии, а психологии, то к обстановке, конечно, адаптируешься. Хотя, когда родственники сильно убиваются, это давит. Полностью, несмот­ря на мой стаж работы, от этого все равно отвлечься не получается. Важный момент, который я понял, работая здесь: дети умирать не должны, это неправильн­о, противоестественно. Детские могилы я не копаю — такой принцип. Отказываться у нас никто не запрещает: не хочешь — найдутся другие землекопы на это дело.

К смерти я непричастен — я помогаю человеку достойно покинуть этот мир, честно копаю ямы.

Бессмертия нет, все умру­т, никто вечно не живет — в этом, по-моему, есть большая справедливость. А вот что, мне кажется, очень важно: как ты жизнь прожил и каким потом останешься в памяти других людей.